Особенно,... 
82 
Комбат сбросил куртку, расстегнув до половины, стащил через голову рубашку. Выбравшись из джинсов, он стоял перед зеркальным шкафом и, может, впервые увидел себя во всей красе — целиком. У него самого дома было довольно большое зеркало, но в нем он умещался лишь до пояса. Комбат несколько раз согнул руки со сжатыми кулаками, бицепсы тут же вздулись шарами.
Подберезский подал Рублеву белую, всего один раз побывавшую в стирке сорочку и с сомнением заметил.
— Думаю, воротничок сойдется, если шею напрягать не станешь.
— А что, расстегнуть воротничок нельзя?
— С галстуком?
— А что такого?
— Одевайся.
Борис Иванович с удовольствием облачился в белую, пахнущую освежителем рубашку, застегнул пуговицы, а затем, взявшись за манжеты, с удивлением посмотрел на Андрея.
— Пуговицы-то у тебя оторваны! Сразу видно, без жены живешь и баб непутевых водишь.
— Сюда запонки надо. Ну и профан же вы в таком деле, Борис Иванович!
— Каждый человек в каком-то деле профан.
Комбат принял от Андрея запонки — дорогие, блестящие золотом, с камнями — и аккуратно, боясь раздавить их пальцами, вставил в прорези манжет.
Подберезский не удержался от смеха.
— Ты чего? — сдвинув брови к переносице, поинтересовался Комбат. Он и сам себе не нравился в таком одеянии. Из-под белой длинной рубашки торчали сильные загорелые ноги в простецких серых носках.
— Вот брюки, — Андрей подал штаны, звякнув изящной пряжкой.
— Не мужское оно все какое-то, — продолжая хмуриться, Комбат осматривал брюки.
— У бабских ширинок не бывает.
— А-то я не знаю.
Рублев влез в стильные, чуть зауженные книзу, брюки, затянул ремень и расправил рубашку. Верхняя пуговица у воротника так и осталась не застегнутой.
— Галстук.
— Простоват не будет? — усомнился Борис Иванович, разглядывая узкий галстук темно-бордового цвета с тусклыми серебряными блестками.
— Ты посмотри на другую сторону.
— Сделано во Франции. Ну и что? — после некоторых сомнений перевел надпись Комбат.
— А значит, лучшего не найти.
— Думаешь, я знаю как эта гадость завязывается? — Комбат крутил в руках галстук так, словно бы это была удавка и он собирался набросить ее на шею своему врагу.
Андрей Подберезский попробовал завязать галстук Комбату, стоя к нему лицом, но ничего не получилось.
— Черт, привык на себе завязывать! Такое впечатление, будто в зеркало смотрю и пытаюсь что-то сделать руками.
Подберезский зашел за спину Комбату и только тогда завязал галстук.
— Шею не напрягай.
Пуговица зашла в петлю, галстук затянулся, и Подберезский тут же приколол его изящной серебряной булавкой. Подал Комбату пиджак.
Тот неуклюже влез в него и застегнулся на все пуговицы. Он стоял перед зеркалом, глядя на отражение, и не узнавал самого себя. Лишь только голова оставалась прежней, все же остальное — поддельное и комично-утрированное. И без того широкие плечи Комбата сделались шире из-за фасона пиджака. Большие отвороты, костяные пуговицы.
— Еще ничего, когда стоишь, опустив руки, — тихо проговорил Борис Иванович, — но стоит поднять — сразу появляются складки.
— Костюмы надо уметь носить, — поспешил утешить его Подберезский.
— А что их носить — надел и пошел.
— Комбат, камуфляж на каждом встречном смотрится?
— Нет, ты что. Чтобы камуфляж носить, нужно крепким мужиком быть.
— То же самое и с хорошим костюмом.
Подберезский ходил возле Комбата и осмотрев его, честно признался себе:
«Нет, Борис Иванович смотрится фальшиво, обманом за версту разит».
— Ну что? — спросил Рублев, зная наперед, что сейчас услышит от друга.
— Херня, — признался Подберезский, — не смотришься ты в дорогом костюме.
— А ты смотришься?
— Могу продемонстрировать.
Борис Иванович уже хотел было скинуть пиджак, но Подберезский взял с полки фотоальбом и развернул где-то на середине. На небольшом цветном снимке на фоне какого-то готического собора стоял Подберезский в костюме, с сигаретой, вправленной в мундштук, в левой руке. Волосы, обычно непослушные, аккуратно уложены.
— Ты, что ли? — усомнился Комбат.
— А то кто еще? Во Францию в прошлом году по делам ездил.
— Да, умеешь носить. А мне такой не подойдет. Что же нам делать?
Подберезский подошел к шкафу и вновь стал перебирать костюмы. И тут его осенило:
— Сейчас я тебе прикид подберу.
Комбат с радостью разделся, оставив на себе из шмоток Подберезского только рубашку и галстук.
82 
