46 
– Ирина Витальевна сказала: потом. Торопились очень.
– Вещи при них были?
– Сумки были. Большие. В больницу, наверное, поехали.
– В какую больницу?
– Почем же я, Женечка, знаю? Они торопились очень, я спрашивала, так мне в ответ только ручкой махнули. Не до разговоров, мол.
– Спасибо вам, Галина Ивановна! – Аля дергает его за рукав: – Женя, пойдем.
– А я что тебе говорил? – он закрывает тяжелую дверь, стараясь, чтобы Аля не прищемила пальцы. Она расстроена и потому немного не в себе. – Их нет дома.
– Куда же они поехали?
– Я узнаю, обещаю. Но для этого мне нужно попасть в офис.
– Позвони куда-нибудь! – требует она.
– Куда?
– На фирму. Охране. В аэропорт.
– Думаешь, они улетели в Париж?
– Почему в Париж?
– Ну, в Лондон. Аля, успокойся. Если они сели в самолет или на поезд, мы их уже вряд ли догоним, – пытается шутить он.
– Но я хочу знать, куда они поехали!
– День-два ничего не решают. Обещаю тебе, что я все узнаю. В таком состоянии, в каком Сашка сейчас находится, ему необходимо срочно лечь в больницу. Я перетряхну всю Москву, Московскую область, если надо будет, то всю страну, но узнаю, где он. Клянусь!
– Боже мой! – спохватывается она. – Я же не пошла на работу!
– Да черт с ней, с твоей работой! Я давно мечтал, чтобы ты уволилась!
– А я не хочу увольняться!
– Теперь тебя все равно уволят за прогул! Вот здорово!
– Ты – собственник!
– Да, я собственник!
– Ты жестокий!
– А ты…
Они даже не замечают, что стоят у всех на виду во дворе многоэтажного дома и кричат друг на друга. Первым спохватывается он: консьержка переменила позицию, теперь Галина Ивановна вывесилась из окна и с упоением слушает, как они с Алей ссорятся.
– … Ты, похоже, не выспалась, родная. Возьми отгул, или как там у вас это называется? У наемных работников? – с презрением говорит Орлов.
– Мне надо позвонить, – сдержанно отвечает Аля и достает из сумочки мобильный телефон.
Пока она ведет переговоры с работодателем, Орлов, хмурясь, смотрит на небо. Как назло, ни облачка! Стопроцентно летная погода! Куда же ты все-таки подался, а, Сашка? Не за границу же. Лежа в коме, трудно оформить загранпаспорт. А твой старый давно уже просрочен.
Так куда?
– Где бы ты ни был, Туманов, я тебя найду!
Чаша спасения
Мама встречает его у подъезда и, торопливо сунув таксисту деньги, заключает в родительские объятья, разорвать которые все равно что цепи на галерах – практически без шансов. Он и не пытается. Соскучился. Хотя они ведь все это время виделись каждый день. Отчего же она ведет себя как после долгой разлуки? И почему плачет?
– Мама, успокойся. Я здесь, жив, здоров…
– Здоров?
Она торопливо принимается его ощупывать. Руки, спину, плечи…
– Как видишь, все цело, – устало смеется Александр.
– Как же ты похудел! Просто кожа да кости!
– Наверное, поэтому меня и шатает. От слабости. Мама, я только что совершил подвиг, но силы мои на исходе. Признаюсь честно: я сейчас упаду.
– Господи, что ж это я? Совсем обезумела от счастья. Пойдем, сынок…
Она, как маленького, за ручку ведет его к подъезду и дрожащей от волнения рукой набирает код. Еще очень рано, и окошко консьержки задернуто занавеской в цветочек. Свидетелей его возвращения нет, и хорошо!
– Почему ты ушел из больницы? – спрашивает мама после того, как закрылась тяжелая дверь грузового лифта. Маленький не работает. «Ничего не изменилось, – со счастливой улыбкой думает он. – Похоже, я не так уж много потерял, хотя… Аля – это много. Да что там! Аля – это все!» – Ты же так слаб, – не унимается мама. – Тебе надо вернуться в свою палату, сынок.
– Почему я сбежал? Я тебе потом объясню. И почему не могу туда вернуться, тоже объясню. Но сначала мне бы хотелось поговорить с тобой. С вами, – тут же поправляется он. – С тобой и с папой. Нет, не то сказал. Сначала мне хотелось бы лечь. Я мечтаю только о том, чтобы поскорее добраться до постели. Мне надо передохнуть перед тем, как…
Двери лифта с лязгом раздвигаются. Отец встречает их на лестничной клетке, от волнения он курит одну сигарету за другой.
– Саша!
– Здравствуй, батя.
Еще одни неодолимые родительские объятья. Он стоит так с минуту, не меньше, чувствуя запах бензина, сигаретного дыма и такого родного папиного одеколона. Ему уже хорошо.
– Ну, идем в дом! – говорит наконец отец и делает шаг назад.
46 
