Так и случилось. Норико стояла, сложив руки на груди, и любовалась летящими снежинками. Девушка была облачена в бирюзовое шелковое платье. По его подолу вился орнамент – ветви цветущей сливы, «…символ весны в японском искусстве», – припомнил Миклош.
Узкий подбородок, удивительно выразительные губы, миндалевидные темно-карие глаза, в которых нет-нет, да проскальзывали странные золотистые искорки. Прямые, тяжелые, черные блестящие волосы. Ногти на руках оказались выкрашены в тон волосам. От висков на грудь падали два длинных локона.
Он скорее почувствовал, чем увидел ее улыбку.
– Луна или утренний снег. Любуясь прекрасным, я жил как хотел…
– …вот так и кончаю год[29], – закончил Бальза. – Очень точно подмечено, Норико. Год на исходе. Ты, как всегда, оригинальна в своих приветствиях.
– Вы льстите своей скромной ученице, господин.
Улыбались лишь ее глаза, но она была рада его видеть. Миклоша всегда удивляло это – почтение к учителю у японки было беспредельным.
«Традиция, – лениво подумал нахттотер. – Путь бусидо. Изысканность, беспощадно разящий меч, философия фатализма. И абсолютная преданность. Предсказуемо, скучно, но надежно».
– Мои дайсё[30] не причинили вам больших хлопот?
– Дайсё? – Миклош поднял светлые брови, одновременно жестом приглашая женщину сесть в кресло. – А… Ты о своих ручных собачках? Как их зовут на этот раз?
– Тот и Этот, господин.
– Verum nomen ignotum est?[31] У тебя странное чувство юмора, Норико. Я так и не смог понять ваш народ.
– С моим народом мое чувство юмора никак не связано, господин. Скорее наоборот. Меня давно мало что связывает с родиной и прошлой жизнью. Слишком много лет минуло. Все забылось.
– Это ты так считаешь. Может, ты и не молишься больше богине Аматэрасу и не проводишь тяною[32] в своем дзэн-садике, но твой дух не сможет изменить ни время, ни чужая земля. Как они не изменили никого из нас.
Японка склонила голову в знак признания правоты учителя, но возразила:
– И все же, несмотря на истину ваших слов, позвольте заметить, что мы все уже не те, что были когда-то. Новая кровь стирает нации и родину. Я тхорнисх. Это главное.
Какое-то время Миклош разглядывал ее безмятежное лицо. Выдержав его взгляд, она не опустила глаз. Точно так же, как и во время их первой встречи – когда ее, насильно привезенную португальскими моряками жрицу храма Гинкаку-дзи, выкрал и притащил Йохан.
В те дни господина Бальзу мучила скука, любимые блондинки приелись, и чайлд решил проявить инициативу. Нашел более экзотичное блюдо. Но даже, несмотря на то, что в то время японки в Европе были редкостью, нахттотер не слишком заинтересовался странной, совершенно чуждой ему женщиной. К тому же, брюнеткой.
Однако Норико мгновенно поняла, к кому ее приволокли, и смекнула, чем грозит эта встреча. Пускай Миклош не слишком походил на каппе[33] из легенд ее народа, но длинные клыки и запах крови, разлитый в жилище, сказал ей о многом. Девушка оказалась умна и не желала умирать.
Она была мономоти[34], одержимая духом змеи. Этот дар передавался по наследству, и если бы Норико родилась во втором или третьем веке – то стала бы выдающейся шаманкой или хитогами[35]. Но в семнадцатом столетии ей была уготована лишь роль скромной жрицы храма, под названием «Серебряный павильон», который так никогда и не был покрыт благородным металлом.
Девушке хватило сил, желания и способностей научиться общаться на португальском за время своего плаванья. Ей, чужестранке, непонятной и странной – удалось заинтересовать самого нахттотера. Дальше все было, как в восточной сказке про Шехерезаду. Вот только в роли султана выступал господин Бальза. Очень голодный господин Бальза.
Он растянул удовольствие от ее крови на целый месяц. И не убивал. В перерывах между приемами пищи ему было интересно беседовать с нею. Миклош с удивлением понял, что может услышать от раскосой чужеземки нечто такое, чего не знал раньше. Нечто важное, о чем до сего дня он не читал ни в одной книге. Норико помнила наизусть множество сказаний и легенд, которые бормотала вполголоса на португальском с того самого момента, как ее притащили в дом нахттотера. И это монотонное безостановочное бормотание, пожалуй, удивило тхорнисха даже больше чем то, что при его появлении она не испытывает ужаса.
Однако их дальнейшие беседы могли бы и не состояться, если бы не первый спор.
29
Стихотворение Мацуо Басё.
30
Дайсё (буквально «большой-малый») – пара мечей японского самурая, состоящая из дайто и сёто.
31
«Истинное имя значения не имеет» (лат.)
32
Тяною – изысканная чайная церемония.
33
Каппе – вампир, обитающий в воде. Обычно каппе становится утонувший ребенок.
34
Мономоти – женщина, одержимая духом животного.
35
Хитогами – человек-божество, вроде легендарной правительницы не менее легендарного царства Яматай.