Особенно,... 
156 
– Оставь, Квинт Помпей, ты ничего не сможешь сделать, – отрывисто проговорил Сулла, – теперь тебе не удастся помочь ему.
К несчастью, толпа была столь велика, что простиралась далеко за места, занимаемые членами комиции. Не будучи опытным полководцем, молодой Помпей Руф ухитрился рассеять своих людей раньше, чем ему удалось собрать их клином. После чего он был вынужден пробиваться через самую середину толпы, в то время как охрана Сульпиция успела соединиться. Отчаянно сражаясь, молодой Помпей Руф проложил себе дорогу по краю мест, занимаемых комицией, и достиг трибуны. Намереваясь добраться до Сульпиция и пробираясь к возвышению трибуны, молодой Помпей Руф не заметил могучих гладиаторов, спешивших к тому на подмогу. Меч у него вырвали, а самого бросили с трибуны и забили до смерти.
Сулла услышал стон отца раньше, чем увидел, как несколько сенаторов уводят его прочь. Он понял, что стража, только что одержавшая победу над рядами молодой элиты, теперь бросится на ступени сената. Точно эльф, он проскользнул через толпу мечущихся в панике сенаторов, и спрыгнул с края подиума вниз, потеряв при этом свою тогу курульного магистрата. Ловким движением рук он сдернул хламиду с какого-то грека, увлеченного побоищем, обмотал ее вокруг своей, такой предательски заметной головы, а затем и сам притворился греком, пытающимся выбраться из свалки. Сулла нырнул в колоннаду базилики Порция, где проворные купцы пытались разобрать свои прилавки. Толпа рассеивалась, и сражение прекратилось, а Сулла тем временем поднялся на возвышение и прошел через Фонтинальские ворота.
Он точно знал, куда идет – он идет, чтобы увидеть того, кто и породил все это; он идет, чтобы увидеть Гая Мария, которому так хотелось получить военное командование и быть избранным консулом в седьмой раз.
Сулла отбросил хламиду прочь, оставшись в одной тунике, и постучал в дверь Гая Мария.
– Я хочу видеть хозяина, – заявил он слуге таким тоном, будто явился в полном блеске всех своих регалий.
Не желая отказывать человеку, которого он знал так хорошо, привратник оставил дверь открытой и пригласил Суллу в дом. Но к нему вышла Юлия, а не Гай Марий.
– Ох, Луций Корнелий, – это ужасно, – сказала она и повернулась к слуге, – принеси вина.
– Я хочу видеть Гая Мария, – проговорил Сулла сквозь зубы.
– Увы, Луций Корнелий, он спит.
– Тогда разбуди его, Юлия. И если ты не сделаешь этого, клянусь, что это сделаю я!
Она вновь повернулась к слуге:
– Пожалуйста, попроси Строфанта разбудить Гая Мария и передать ему, что пришел Луций Корнелий Сулла, чтобы увидеть его по очень срочному делу.
– Он совсем спятил? – поинтересовался Сулла, хватая сосуд с водой; он был слишком томим жаждой, чтобы дожидаться вина.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду! – обиженно воскликнула Юлия.
– Послушай, Юлия, – зарычал Сулла, – ведь ты жена Гая Мария, и никто не знает его лучше, чем ты. Он тщательно организовал ряд событий, которые, как он думал, принесут ему командование в войне против Митридата; он поощрял законотворческую карьеру человека, который вознамерился разрушить установленный порядок вещей; он превратил форум в руины и стал причиной смерти сына консула Помпея Руфа, не говоря уже о сотнях других!
– Я не могу его контролировать. – Юлия прикрыла глаза.
– Его разум помутился, – заявил Сулла.
– Нет, Луций Корнелий, он в своем уме!
– Тогда это не тот человек, которого я знал.
– Он хочет только одного – воевать с Митридатом!
– Ты в этом уверена?
– Я думаю, он мог бы остаться дома и доверить ведение этой войны тебе. – Юлия вновь прикрыла глаза.
Они услышали, как входит великий человек и замолчали.
– В чем дело? – спросил Марий, как только появился в дверях. – Что привело тебя сюда, Луций Корнелий?
– Битва на форуме, – отвечал Сулла.
– Это было неосмотрительно.
– Сульпиций и поступает неосмотрительно. Он не оставил сенату иного выхода, кроме как бороться за свое существование единственным способом – мечом. Молодой Квинт Помпей мертв.
– Это ужасно! Но я и не представлял себе, чтобы его сторона одержала победу. – Марий улыбнулся не слишком весело.
– Ты прав, они действительно проиграли. Но это лишь означает, что в конце долгой и жестокой войны – и накануне еще одной, не менее долгой и жестокой – Рим стал слабее почти на сотню молодых отважных бойцов.
– Ты говоришь накануне еще одной, жестокой и долгой? – благодушно переспросил Марий. – Но это же чушь, Луций Корнелий! Я разгромил бы Митридата за один сезон.
156 
