ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Слепая страсть

Лёгкий, бездумный, без интриг, довольно предсказуемый. Стать не интересно. -5 >>>>>

Жажда золота

Очень понравился роман!!!! Никаких тупых героинь и самодовольных, напыщенных героев! Реально,... >>>>>

Невеста по завещанию

Бред сивой кобылы. Я поначалу не поняла, что за храмы, жрецы, странные пояснения про одежду, намеки на средневековье... >>>>>

Лик огня

Бредовый бред. С каждым разом серия всё тухлее. -5 >>>>>

Угрозы любви

Ггероиня настолько тупая, иногда даже складывается впечатление, что она просто умственно отсталая Особенно,... >>>>>




  29  

— Да, да, — Катька ревела, кивала и тряслась.

— И как это все у тебя смонтировалось?

— Игорь, родненький… ну как же ты не понимаешь… ну ведь это не злодеи, хотя они и убийцы, и все такое. Они просто мстят… и почему я не могла бы одного из них полюбить?

— Не злодеи? Ты это говоришь после всего… после этого?!

— Ну, я в том смысле, что они другие… не такие злодеи… не ради бабок же, в конце концов! Они просто не люди, это совсем другое дело. Ну вот и ты… я ведь тоже не совсем человек, я урод, я никогда не могла полюбить просто человека! Из-за этого всегда и мучаю всех…

Она заревела в голос. На них оглядывались. Впрочем, плакали в тот день многие, — Москва уже привыкала к истерикам на улицах, и к битью головой об асфальт, и к расцарапыванию лиц, но этого было как раз немного. Все-таки не Владикавказ, не Беслан. К чему нельзя было привыкнуть — так это к понурой, молчаливой толпе на улицах, к людям, шедшим на работу и в магазин, как на заклание. В них была такая обреченность, которая хуже любой истерики. Все ждали, что с ними случится еще что-то подобное, и ничему не удивлялись; странным образом каждое новое потрясение только глубже вгоняло их в безвыходный, тяжкий сон.

— И ты решила, что я один из них?

— Ага.

— И по вечерам трахаюсь с тобой, а по ночам взрываю других русских?

— Ага.

— И кто бы я был после этого?

— Чеченец.

— Ка-тя! Да неужели по человеческим меркам не следовало бы заживо зажарить такого борца, который вечером спит с русской женщиной, а ночью взрывает ее братьев?!

— Следовало бы.

Она соглашалась, не понимая, что говорит. Ее здорово колотило.

— Черт, и не пойдешь никуда… Ка-тя! Ты что, всерьез предлагала мне сдаться?

— Ага, ага. Да.

— Да очнись ты!

— Не могу. Игорь, две тысячи человек… две тысячи… ты понимаешь? Никогда столько не было, нигде… Хотя в «близнецах», кажется, было… Игорь, ну как так можно, а? Игорь, если ты знал и не сделал ничего, то как так можно, а?!

— Говорят тебе, я не знал! Знаешь же ты, что завтра будет утро!

— Н-не знаю, — повторяла она. — Не знаю. Теперь ничего не знаю.

Он схватил ее за руку и потащил за собой.

— Куда мы?

— В сквер, не торчать же тут у людей не виду.

— Я не пойду никуда, мне надо домой.

— Сейчас, сейчас, пойдешь домой… Нам же надо поговорить, ты сама хотела поговорить.

Они сели на лавку в сквере возле ее дома — она сама вызвала Игоря сюда, не опасаясь больше, что знакомые их увидят вместе; метро закрыто, центр оцеплен, доехать до Свиблова она не могла. Можно, конечно, было поймать машину, переплатить, по окружной добраться до него — но у нее ни на что не было сил. Она загадала: если он все-таки приедет, значит, есть хоть крошечный шанс, что он не из тех. И он приехал, и теперь они сидели у пруда, вокруг которого почти не было гуляющих — матери с детьми предпочитали сидеть дома. Чрезвычайное положение еще не было объявлено, но его ждали. Никто еще толком не понял, что произошло. Раньше после каждого теракта Катьке кто-нибудь звонил, советовались, обсуждали, что делать, — теперь, когда на месте Комсомольской площади зияла яма глубиной в три метра, телефон замолчал наглухо, телепрограммы прекратились по случаю траура, президентское обращение задерживалось. Катька не смогла пойти на работу, да вряд ли в «Офис» приперлась в тот день хоть одна живая душа: кому теперь-то было все это нужно?

— Катька, — помолчав минут десять, чтобы она успокоилась, сказал Игорь. — Теперь-то ты понимаешь?

Она кивнула.

— Ты поедешь со мной?

— На альфу Козерога?

— Неважно. Долго рассказывать. Ты сама-то видишь, что здесь больше оставаться нельзя?

— Вижу, — тупо сказала Катька.

— Высморкайся. Ты говоришь глухим басом, как баба Яга из ступы.

Она послушно высморкалась. У нее не осталось ни сил, ни воли. Скажи он ей сейчас «Садись в ступу, и полетели», — села и полетела бы, не зная, зачем и куда.

— Ты мне все еще не веришь?

— Почему, верю.

— Ты понимаешь, что я не шахид?

— Понимаю.

— Катя! Кать, очнись! Через неделю здесь все развалится окончательно!

— Вижу.

— Ну так и поехали!

— Куда?

— Это неважно, я тебе говорю! Надо уезжать отсюда!

— На чем?

Он стукнул себя кулаком по колену и отвернулся. Катька смотрела на пруд, по которому плавали желтые каштановые лапы о пяти толстых пальцах, липовые сердечки, кленовые ладошки. Все взорвалось, и органы неведомых существ раскиданы повсюду. Надо было дожить до того, чтобы в каштановой и кленовой листве мерещились оторванные ручки. Листья осыпались лавиной, да и все сыпалось. Как это я раньше не замечала, что осень — взрыв, что повсюду валяется мертвое, только что бывшее живым? Как страшно листьям, но ведь нам страшней. У них есть какая-то надежда — деревья остаются, все продолжится; а где наши деревья? Рухнуло все, нет больше никакой опоры, ни самой призрачной вертикали. Куда и зачем бежать, если жизнь до такой степени ничего уже не стоит? Ветер может сколько угодно таскать листву по асфальту, по чахнущему газону, — живей она от этого не сделается.

  29