Джейн, уже одетая в джинсы и темную кофту, стояла посередине комнаты, на плече висела кожаная сумочка.
– Вы далеко собрались?
– Я хотела перекусить, – сказала Джейн. – В двух кварталах отсюда приличное заведение, где готовят горячие завтраки.
– Как называется заведение?
– «Аугуста».
– С кем вы разговаривали по телефону?
– А вы подслушивали под дверью? Как это похоже на вас. Стоять под дверью, слушать и заглядывать в замочную скважину. Надеялись увидеть, как я переодеваюсь? Вам понравился стриптиз?
Джейн рассмеялась. Но смех оборвался, женщина смерила Колчина уничтожающим взглядом.
– Видели бы вы себя сейчас со стороны. Жалкое зрелище.
– Возможно, – согласился Колчин. – Так с кем вы разговаривали?
– Я звонила в «Августу» узнать, когда они открываются. И какие блюда подают на завтрак.
– Вы пойдете в эту «Аугусту», когда закончится наше дело. Возможно, уже завтра или послезавтра. Вы знаете, что выходить из номера сейчас нельзя. Это слишком опасно.
– Мне надоела эта паршивая тюрьма. Я задыхаюсь тут.
– Я не гарантирую вам…
– Мне плевать, – ответила Джейн.
– Вспомните о вашем женихе.
– Я лишь позавтракаю и вернусь через пару часов.
– Через пару часов ваш труп будет лежать в морге на секционном столе.
Джейн расстегнула сумочку, кинула в неё помаду и зеркальце. Колчин стоял посередине комнаты, засунув руки в карманы пиджака. Джейн подошла к нему на расстояние двух шагов.
– Уйди с дороги, – сказала она.
– И не подумаю.
– Хорошо, тогда я останусь. Но знай…
– Успокойтесь, – сказал Колчин. – Неужели так трудно потерпеть один-два дня?
Джейн повернулась в пол-оборота к Колчину, опустила руку в сумочку, висящую на плече. Вытащила то ли пузырек лака для ногтей, то ли тюбик помады. Зажала продолговатый цилиндрик в кулаке, подняла руку. Тюбик зашипел, вырвалось белесое облачко газа. Колчин вскинул ладони, прикрывая лицо, но было поздно. Через долю секунды он ослеп от боли в глазах, потерял ориентировку в пространстве и времени, зашелся сухим кашлем.
Колчин повалился на колени, растирая ладонями веки, услышал за спиной удаляющиеся шаги Джейн, попытался встать и побежать следом, но натолкнулся на стул, опрокинув его, снова оказался на полу. Он видел, как в темной пустоте плавали какие-то шарики и неизвестно куда летели оранжевые козявки. Все лицо жгло огнем, глазные яблоки, казалось, вот-вот лопнут, а в горле застряло что-то твердое, вроде шарика для пинг-понга. Откашлявшись, Колчин ощупью нашел дорогу в ванную комнату, пустил воду из крана, растянув веки пальцами, долго промывал глаза.
Зрение постепенно возвращалось. Колчин зажег в ванной свет, посмотрел на себя в зеркало и чертыхнулся. Белки глаз сделались кроваво-красными, воспаленными, как у вампира, зрачки сузились до размера булавочной головки, радужка помутнела. Он закрыл кран, вышел в комнату, поднял баллончик с перцовым газом, валявшийся возле дивана, стараясь прочитать текст на этикетке, но буквы двоились и расплывались.
– Мать твою, – сказал Колчин по-русски. – Твою мать…
Он достал мобильный телефон, набрал номер.
– Она убежала, – сказал он, когда Нестеров снял трубку. – Минут пять назад или около того прыснула мне в глаза из газового баллончика и смылась. Собиралась позавтракать в какой-то «Аугусте», забегаловке, что в двух кварталах от гостиницы. Мы немного поспорили. Короче, я направляюсь туда. Как там твой подопечный?
– С ним все в порядке. Значит, «Аугуста»? Выезжаю через пять минут. Спокойно. Ты только не волнуйся. Ничего страшного пока не произошло.
Колчин выскочил в коридор, спустился вниз по лестнице, притормозил возле конторки портье. Место старика в соломенной шляпе теперь занимал усатый мужчина лет тридцати.
– Я только что сменил Рауля, – ответил он на вопрос Колчина. – Могу чем-то помочь?
Колчин достал бумажник, положил на конторку десять баксов.
– Куда звонила дама из триста восемнадцатого номера?
– Ей звонили.
– Этот человек назвался?
– Нет, – помотал головой утренний портье. – Это был ребенок. Или мальчик, подросток. Голос тонкий, почти детский. Говорил по-португальски. Попросил соединить с триста восемнадцатым номером. Я соединил.
– Вы подслушали разговор?
– Не имею такой привычки, – обиделся мужчина. – А что с вашими глазами, они такие красные, что на вас страшно смотреть.
– Я оплакивал смерть любимой бабушки.