Но... читается легко и любовь-морковь
312 
— Она, — сказала Ясмин. — Она ждала тебя, да? Ну так иди к ней. Уходи.
— Нет. Ты должна понять. Ты должна…
«Ты должна, ты должна, ты должна…» Слишком часто она слышала это. Ясмин сдавила голову руками.
— Ясмин, в своей жизни я совершила три неверных поступка. Я заставила Ханнеса перенести меня через Стену, угрожая, что донесу о нем властям.
— Это старая история.
— Да, но то, как я поступила с Ханнесом, — это лишь первая моя ошибка. Затем я промолчала, когда должна была рассказать то, что знала. Это вторая ошибка. А потом я один раз — всего один раз, Яс, но этого было достаточно — выслушала, когда должна была закрыть уши. За все эти три ошибки я заплатила. Заплатила двадцатью годами своей жизни. За то, что мне лгали другие люди. Теперь и для них настала очередь платить. Вот этим-то я и занималась.
— Нет! Не хочу тебя слушать!
В панике Ясмин бросилась в спальню, где стояла специально купленная ею спортивная сумка (она заплатила за нее из собственных денег, словно расплачиваясь за совершенные ошибки), куда она упаковала небогатый Катин гардероб. Гардероб этот, состоявший из ярких вещиц, купленных в магазинах секонд-хенда, как нельзя лучше определял ее сущность — сущность женщины, которая отказывается носить черное в городе, где черный цвет был повсюду. Ясмин не желала слушать Катю, а главное, не могла себе этого позволить. Слушать ее означало бы подвергнуть риску себя, свое будущее, будущее Дэниела. Этого она никогда не допустит.
Она подхватила сумку и выбросила ее в гостиную. За сумкой последовал полиэтиленовый пакет с грязным бельем, а за ним — картонная коробка, наполненная туалетными принадлежностями и другими Катиными вещами.
— Я сказала ему, Катя. Он знает. Ты понимаешь? Я ему сказала. Сказала.
— Кому? — переспросила Катя.
— Ты знаешь кому. Ему. — Ясмин провела пальцем по щеке, рисуя шрам, прорезавший лицо чернокожего полицейского. — Тебя здесь не было в тот вечер, ты не смотрела с нами телевизор. И он это знает.
— Но он же… они… все они… Яс, ты же знаешь, что они наши враги. Что они сделали, когда ты оборонялась от Роджера? Как они расценили твои действия и через что заставили тебя пройти? Как ты можешь доверять…
— Так вот на что ты рассчитывала? «Старушка Яс никогда не доверится копу, что бы тот ни говорил и что бы я ни делала. Нужно зацепиться за нее, за старую добрую Яс, и она не выдаст меня, когда придут с расспросами. Она будет делать то, что я ей скажу, как это было в тюрьме». Но этому конец, Катя. Как ты это ни назовешь, этому конец. И мне наплевать. Все. Катя посмотрела на сумки и тихо произнесла:
— Мы так близки к завершению после всех этих…
Ясмин захлопнула дверь спальни, чтобы не слышать Катиных слов и не подвергать себя дальнейшей опасности. И только тогда заплакала. Сквозь слезы она все-таки расслышала, как Катя собирает свои вещи. Через минуту входная дверь открылась и закрылась. Ясмин поняла, что ее подруга и любовница ушла.
— Значит, дело не в ребенке, — сказала Хейверс Томасу Линли, подводя итоги своего второго визита в монастырь Непорочного зачатия. — Кстати, парня зовут Джереми Уоттс. Монахиня всегда знала, где он и что с ним, а Катя Вольф всегда знала, что монахиня это знает. И за двадцать лет ни разу не поинтересовалась о нем. За двадцать лет ни разу не захотела поговорить с сестрой Сесилией. Так что дело не в ребенке.
— В этом есть что-то противоестественное, — задумчиво сказал Линли.
— В ней вообще много противоестественного, — ответила Хейверс. — Да и во всех них. В смысле, взять хотя бы Ричарда Дэвиса, инспектор. Ну ладно, хорошо, Вирджиния была умственно отсталой. Ему это было неприятно. Кому это может быть приятно, понятное дело. Но ни разу не навестить ее… и позволить своему отцу диктовать, как поступать с ней… И какого черта они с Линн вообще жили с родителями? Может быть, конечно, Ричард из тех типов, кому страшно важно жить в супернавороченном квартале вроде Кенсингтона. Или, например, папаня с маманей грозили урезать наследство, если Ричард не будет участвовать в оплате жилья и присматривать за ними. И все равно…
— Отношения между отцом и сыном всегда отличаются сложностью, — заметил Линли.
— Они что, сложнее, чем отношения между матерью и дочерью?
— Вот именно. Потому что очень многое остается невысказанным.
Они сидели в кафе на Хэмпстед-Хай-стрит, недалеко от участка на Дауншир-хилл. Их встреча была назначена заранее: Хейверс позвонила Линли на мобильный, когда он выезжал из Стамфорд-Брук. Он сообщил ей о сердечном приступе у Уэбберли, на что она выругалась в сердцах и спросила, чем может помочь. Его ответ дословно совпадал с тем, что сказала по телефону Рэнди, когда звонила матери с последними новостями о состоянии отца незадолго до ухода Линли: врачи наблюдают за ним, а нам остается только молиться.
312 
