Особенно,... 
91 
Она еще раз нагнулась и, качнувшись вбок, провела по воде волосами из стороны в сторону, потом выпрямилась и взмахнула ими, подняв вокруг себя широкое колесо брызг, и встала, откинув голову назад, с закрытыми глазами. Солнце, встававшее над серыми хребтами с востока, осветило верхушки деревьев. Она подняла одну руку вверх. Качнув всем телом, помахала руками перед собой. Нагнувшись, поймала падающий узел волос в ладонь и, держа его, провела другой рукой по поверхности воды, словно благословляя ее, а он смотрел, смотрел и начинал понемногу чувствовать, что мир, который повсюду всегда перед ним раскрывался, затягивается словно каким-то флером. Она повернулась, и он подумал, что сейчас она запоет, обращаясь к солнцу. Она открыла глаза и, увидев его на мосту, повернулась спиной и медленно пошла из воды к берегу, вскоре пропав у него из виду, заслоненная бледными стволами тополей; тем временем солнце встало, река текла как и прежде, но ничего уже не было как прежде и никогда уже, как ему подумалось, не будет.
Он медленно побрел назад к дому. Освещенные этим новым восходом, мимо одна за другой проходили тени работников, с мотыгами на плечах направляющихся в поля мимо восточной стены зернохранилища, — они шли как персонажи какой-то земледельческой драмы. Получив из рук хозяйки Муньос свой завтрак, он взвалил седло на плечо, вышел, поймал коня, поседлал его, сел верхом и поехал осматривать окрестности.
Когда караван кибиток с оперной труппой выезжал из асьенды, настала уже середина дня. Выехав из ворот, они спустились с холма, по мосту переехали реку и двинулись на юг по дороге на Мата-Ортис, Лас-Барас и Бабикору. В жестком свете полудня линялая позолота надписей, облупленная красная краска и выгоревшие на солнце пологи кибиток, казалось, несли печать распада того великолепия, что так пышно сияло весь прошлый вечер; повозки тарахтели и качались, уменьшаясь по мере удаления на юг, и это их растворение в жаре и безлюдье казалось чревато новым, более суровым испытанием. Свет божьего дня как будто отрезвлял, развеивая некие надежды. Как будто и сам свет, и окружающая местность, которую он делал видимой, были враждебны истинной цели отъезжающих. Билли наблюдал за ними со взлобка саванны южнее асьенды, где травы так и бурлили под порывами низового ветра. Череда кибиток медленно ползла среди тополей на дальней стороне реки, мелкие мулы едва тащили. Он наклонился, сплюнул и пустил коня вперед, прижав к его бокам пятки.
Под вечер он прошелся по пустым покоям старого residencia. В комнатах оказалась выдрана вся арматура, почти не оставалось даже паркета, не то что люстр. Топчась по комнатам, всюду бродили индюшки; перед ним, правда, расступались. Весь дом пропах сырой соломой, на потолках — пятна протечек, сырость расписала вспухшую и местами обвалившуюся штукатурку стен огромными бурыми самозародившимися картами словно бы древних королевств или каких-то исчезнувших миров. В углу гостиной лежали останки животного — высохшая шкурка и кости. Скорее всего, собаки. Билли вышел во внутренний двор. Сквозь штукатурку ограждающих стен проглядывали стыки саманных блоков. В середине пустого пространства — каменная кладка: колодец. Где-то ударили в колокол.
Вечером мужчины курили и разговаривали, мелкими группками перемещаясь от костра к костру. Хозяйка Муньос принесла Билли его сапог, при свете костра он осмотрел его. Длинный прорез голенища был починен с помощью шила и шнурка. Поблагодарив, он обулся. Став коленями на утоптанную землю, хозяйка Муньос склонилась над углями и голыми руками принялась переворачивать тортильи на раскаленном железном комале, оставляя на нем похожие на счетные отметины или отпечатки пальцев краешки пресного теста, иногда черные, если ими успело полакомиться пламя, то и дело вспыхивающее на углях. Несчетно повторяемый бесконечный ритуал: великое воспроизводство мирских облаток, чтимых мексиканцами. Девушка помогла хозяйке приготовить еду, и лишь после того, как мужчины поели, она подошла, молча села рядом с Бойдом и начала есть. Бойд, казалось, не обращал на нее внимания. Но по тому, как она подняла глаза и посмотрела на Билли через костер, когда он сказал Бойду, что через два дня они отсюда уходят, он понял, что Бойд ей многое рассказал.
Весь следующий день она работала в поле, а вечером вошла за занавеску с полотенцем и тазом и стала мыться, после чего сидела на завалинке, смотрела, как на глиняной плешке между жилыми зданиями мальчишки играют в мяч. Когда во двор на коне въехал Билли, она встала, подошла, взяла поводья и спросила его, нельзя ли ей поехать с ними.
91 
