— Я… я готова вложить в мастерскую… сто фунтов. Двести. Триста. Столько, сколько скажете! — Минди закусила губу, чтобы не расплакаться.
— Зачем вам это?
Зачем? Да Минди тысячу и один раз задавали этот вопрос. И ответ она заучила наизусть:
— Потому что я имею право.
Снова молчание. Взгляд, под которым бы съежится и не дышать. Точно так же смотрела на Минди мисс Сюзанна. Правда, глаза у нее были совсем даже не красные, а серые, обыкновенные, но выражение лица один в один.
— Вы ведь женщина.
Ну конечно, она женщина! Господь всеблагой, дай сил на этих идиотов! И терпения. И сдержанности тоже, а если еще останется, то немного манер, за которыми тут все так убиваются.
— А вы считаете, что женщина по природе своей не в состоянии сравняться с мужчиной? — Минди сделала шаг, подняв веер, словно шпагу. — Что умственная деятельность для женщины крайне вредна? Что она способна вызвать Uterus pendulans? Как там было у Платона? У женщин та их часть, что именуется маткой, есть не что иное, как поселившийся внутри них зверь, исполненный детородного вожделения, когда зверь этот в поре, а ему долго нет случая зачать, он приходит в бешенство, блуждает по всему телу, стесняет дыхательные пути и не даёт женщине вздохнуть, доводя её до последней крайности и до всевозможных недугов…
Дориан Дарроу, магистр и механик, вспыхнул румянцем. До этого дня Минди не доводилось видеть краснеющих вампиров. Что ж, зрелище было преудивительным.
— В-вы не правы, — чуть заикаясь произнес он. — П-платон не прав. О, прощенных ангелов ради, да откуда вы взялись на мою голову?
— Из Бастона, — с гордостью ответила Минди и на всякий случай уточнила. — Америка.
Когда он сказал, что согласен, — Минди ушам своим не поверила. Если это не чудо, то нечто, весьма чудо напоминающее.
— Спасибо тебе, Господи, — совершенно искренне сказала она, когда Дориан вышел. Он, конечно, вежливо спросил ее разрешения, перед тем как удалиться, но можно подумать, если бы Минди сказала "нет", он бы остался.
Впрочем, дело было в ином.
Совершенно в ином!
Минди вздохнула и, пользуясь случаем, осмотрелась.
Пыльновато. Грязновато. И пахнет как-то не очень. Конечно, на рудниках или там в порту воняет сильнее, не говоря уже о той рыболовецкой шхуне, которую папенька купить собирался и ездил смотреть, а Минди с ним…
Со стены на Минди подозрительно поглядывал бородатый мужчина в старинном наряде, чье лицо показалось знакомым. Некоторое время Минди честно пыталась вспомнить имя. Не вышло. Зато под портретом обнаружился прелюбопытнейший альбом с чертежами. И парочка книг, кажется, на итальянском. Или это латынь? Или немецкий? Хотя нет, немецкий Минди немножко знала — у папеньки одно время в камергерах ходил беглый австриец. Смешной.
Книги Минди, полистав, отложила — ничего интересного. То ли дело стеллажик со всякой всячиной. Или вон та стойка с разными скляночками. Скляночки тоже быстро надоели.
А Дориан — интересно, прилично будет называть его по имени? Наверняка нет. Ну и ладно, ну и пускай, про себя-то можно — Дориан возвращаться не спешил.
И Минди продолжила экскурсию. Цинковая ванна с седоватым налетом солей и двумя баллонами, от которых внутрь сползали провода. Сияющий медью таз и фарфоровый кувшин с синими розами. Полотенца. Рогатая вешалка с фартуками из плотной ткани и перчатками. Маска стеклянная. Ее Минди примерила и не без сожаления отложила — великовата. Очки толстые и широкие, как у велосипедистов… надо будет заказать себе такие же! И фартук тоже. И перчатки. И…
— Позвольте узнать, чем вы тут занимаетесь? — мягко спросил кто-то, и Минди с визгом подпрыгнула, выронив очки.
И конечно же, они разбились…
— Я…я… извините… вас не было и вот…
Кивнул. Смотрит. Ждет чего-то. А вдруг сейчас возьмет и в шею вцепится? Что Минди про него знает? Ничегошеньки.
— Я новые куплю. Обещаю.
А глаза у него какие-то светлые слишком. И уж если с камнями сравнивать — вчерашний-то обморочный все про сапфиры лепетал — то и не рубины благородные, а шпинель максимум.
Переоделся. В сюртуке и с платочком этим, изящно повязанным, сделался похож на всех ухажеров сразу, отчего Минди тотчас стало скучно.
Дориан моргнул, отодвинулся и, кашлянув, произнес:
— Я был бы вам весьма благодарен, мисс Минди, если бы вы не прикасались ни к чему здесь без моего разрешения.