30 
Леонидас снова горько усмехнулся:
– Ну, как всегда – забираешь себе всю славу.
Как будто ему нужна была эта слава!
– Можешь сохранить свое имя на всей этой линии, – сказал он. – Так и быть. Но финансами и документами займусь я.
Лео пристально посмотрел на брата, лицо его исказилось яростью.
– Ты что, не доверяешь мне?
– Дело не в доверии, Леонидас.
По крайней мере, не о том доверии, как его понимал младший.
– Тогда почему ты не даешь мне более ответственных заданий, Антониос? Черт возьми, я их заслужил, последние десять лет я работал как проклятый!
– О какой ответственности ты говоришь? – резко оборвал его брат, стараясь раздражением замаскировать чувство вины. – О нудной бумажной работе, скучных колонках цифр?
– Если это так неинтересно, тогда почему ты хочешь всем заняться сам? – отбил подачу Лео.
Антониос смотрел на брата и ненавидел его и себя за эту бессмысленную перепалку, зная, что подобные споры будут повторяться еще долго. Хватит ли у него сил скрывать правду? Как прекрасно было бы сознаться, поделиться своей ношей. Линдсей смогла все ему рассказать о своих страхах и секретах. Почему бы и ему так не сделать?
Желание раскрыть правду было таким сильным, что Антониос едва не уступил соблазну передать брату всю ответственность, которой он так жаждал, освободиться от проблем, обременяющих всю его жизнь.
Боже, о чем он думает? Антониос невольно сделал шаг назад, будто отступая от своих мыслей. Он не может предать отца, да и самого себя – свое понимание долга и чести.
– Радуйся тому, что я предлагаю, – равнодушно бросил он брату. – Это единственное, что я могу тебе дать.
Тихо ругнувшись, Лео вышел из комнаты. Антониос рывком встал и подошел к окну, за которым виднелись оливковые рощи. Мозг его кипел.
Брат никогда не был таким разгневанным прежде, а Антониос не знал, что его руководство доставляет тому такое беспокойство, – догадывался, но не знал наверняка, а Лео никогда не был таким откровенным раньше. А может, он просто не хотел видеть то, что брат несчастен, также как не хотел видеть проблемы Линдсей. Как же он слеп.
Прижав руку ко лбу, Антониос отчаянно возжелал, чтобы все было иначе: чтобы отец не заставил его поклясться хранить тайну, чтобы он сам понимал, что его близкие несчастны, и мог это исправить. Если бы он только мог исправить все сейчас – с Линдсей, с Лео.
Устало опустив руку, он повернулся к столу. Иногда изменения просто необходимы.
Поговорив с Дафной, Линдсей вернулась в главную виллу, желая сделать еще одну попытку помочь сестрам мужа с приготовлениями к вечеринке. Парфенопа и Ксанте спорили о том, где расположить доску с семейными фотографиями. Линдсей подошла к ним и принялась рассматривать их.
Она сразу же заметила Антониоса – темноволосого, спокойного мальчика. На миг ей представилось, как мог бы выглядеть их ребенок. Антониос хотел завести малыша сразу же после свадьбы, но Линдсей сдержала его порыв. Ей и так было тяжело привыкать к новой жизни в Греции, и беременность отнюдь не облегчила бы ее состояние.
Она повернулась к сестрам, по-прежнему оживленно спорящим.
Ксанте перехватила ее взгляд и уперла руки в бока.
– У тебя есть предложение, Линдсей? – спросила она с вызовом в голосе. Парфенопа тоже взглянула на невестку, и Линдсей тут же ощутила страх, хотя на нее смотрели всего два человека. Черт возьми, ей совершенно не нужно сейчас впадать в панику.
– Я бы расположила фотографии в углу, – произнесла она.
Брови Ксанте поползли вверх.
– Люди их там не увидят.
– А иначе они просто будут всем мешать, – тихо возразила Линдсей. – А кроме того, люди обычно смотрят в вершину угла, особенно если он прямой.
Увидев замешательство на лицах сестер, она зарделась, но все же пояснила:
– Стены комнаты образуют угол, причем прямой, и вершиной его будет как раз угол комнаты.
Ксанте и Парфенопа продолжали недоуменно смотреть на нее, и Линдсей отвернулась.
– Не обращайте внимания на мои слова, – пробормотала она.
И вдруг раздался голос Антониоса.
– Математическое обоснование для правильного расположения фотографий. Блестяще. – Он вошел в комнату, глядя на жену, отчего она не смогла сдвинуться с места. – Я всегда знал, что фото, где мне восемнадцать, не просто так поставили в самый темный угол.
– Но фотографии можно было подсветить, – вставила Линдсей, чувствуя, как удовольствие поднимается в ней мощной волной, затапливая ее без остатка, только оттого, что Антониос обнял ее за плечи. – Тогда бы твои коленки по-прежнему привлекали взгляды.
30 
