- А того парня как звали? Который с Машей по ночам разговаривал?
- Не помню. Ты у Татьяны спроси. Я их, пока лежат, всех по именам помню, а потом никак. Знаю только, что с переломом к нам попал. Недолго он лежал, у нас такие не задерживаются. Но с Марией быстро снюхались.
Сторож опьянел и теперь не соображал, что женщина, о которой говорит, убита, а перед ним сидит ее несчастный муж. Завьялов же казнил себя: да неужели ошибся? Ревновал к Горанину, а там другое. Маше было двадцать пять лет. Молодая еще. Ему-то под сорок. Тихая, добрая, милая. Роман медсестры и симпатичного больного - событие рядовое.
- И все-таки, насчет того мужчины в черной куртке. Мог это быть тот самый парень?
- Не. Не помню, - промычал сторож. – Бежал быстро.
- А куда бежал?
- Туда... К бедным...
- В Долину Бедных?
- А черт... Черт его знает.
- В руках у него что-нибудь было?
- Не. Точно. Не было.
- Да, может, он и не из больницы бежал?
- Может, и не... Не из... Больницы...
Федор теперь едва ворочал языком. Завьялов понял, толку не будет. Надо побеседовать с больными. С Розой и Лешей Митрофановым. И с дежурным врачом. Но почему Герман этого не делает? Показания со сторожа снял в то утро, когда нашли Машу. И все.
- Федор, тебя к следователю вызывали? - спросил на всякий случай.
- Не. Что ты, что ты! - замахал тот руками, потом тяжело опустился на лавку.
- Устал я... Ты Ирке скажи, здесь, мол, папа. Устал.
Завьялов вышел на улицу, и поежился от холода. Кто знает, сколько придется ждать автобуса? Не надо было ехать. О парне, с которым Маша шепталась о чем-то по ночам, мог узнать и из другого источника. Но что сделано, то сделано. Федор убийцу описать не может. И опознать тоже не сможет.
Проходя мимо дома, стукнул согнутым пальцем в окно. На пороге появилась хозяйка:
- Ну чего?
- Отец там, а бане. Лег.
- Что значит - лег? Вы пили, что ли? - зло спросила женщина.
- Я не пью, - пожал он плечами.
- Да знаю я вас! Все вы не пьете! Шатаются здесь всякие! Ха! Агент он страховой! Алкаш! А я-то, дура, уши развесила!
- У вас ребенок плачет, — заметил он.
- Ты у меня тоже сейчас заплачешь! Я вот кобеля на тебя спущу! Агент!
Он заторопился к калитке. Женщина, ругаясь, скрылась в доме. Ребенок, действительно, надрывался в крике.
...На счастье, автобуса ждать пришлось недолго. Он был почти пустой, кондукторша, глянув в его удостоверение, тихонько вздохнула. И сказала:
- Я о вас читала. В газете. Что ж, так и не поймали его?
- Кого?
- Ну который в вас стрелял.
- Нет. Не поймали.
- Как же! Поймают они! - разозлилась вдруг женщина. - У-у-у! Сволочи! - И неизвестно кому погрозила кулаком.
В дискуссию он вступать не стал. Политических митингов в общественном транспорте не выносил. Бессмысленно это, только душу травить. На Пятачке вышел и направился к своему дому. Визит в больницу решил отложить на завтра. Что ни говори, а бывать там, где убили Машу, не хотелось.
День второй
Ему не повезло. Михаил Сергеевич три дня назад уехал в областной центр, на семинар, а Леша Митрофанов и Роза уже выписались. Пришлось беседовать со старшей сестрой. Когда в больнице наступил тихий час, она согласилась уделить ему немного времени.
Елену Иванову он, честно сказать, недолюбливал. И Маша на старшую постоянно жаловалась. Есть, мол, у нее любимчики, которым все сходит с рук, — и опоздания, и прогулы, а с остальных спрашивает по всей строгости. К тому же грязнуля, больничное хозяйство должным образом не содержит. Тайком излишки спирта сбывает налево, да и сама выпивает с врачами. Выписываясь, каждый считает своим долгом отблагодарить медперсонал, коробки конфет в шкафчике у старшей не переводятся, деревенские везут родственникам кто молочные продукты, кто мясо, кто домашнюю колбасу. Каждую неделю в кабинете у главврача застолье. Ни простых медсестер, ни санитарок, естественно, не зовут.
А грязь потом за ними вывози. Именно из-за этого у Маши со старшей были трения, одно время жена даже собралась увольняться. Но куда деваться? Ездить в соседний город? Далеко, да и неудобно. Здесь-то работа под боком, в нескольких минутах ходьбы. И Маша терпела. Ждала перевода - знакомая пообещала место в роддоме. Не дождалась...
Он же, как всякий любящий муж, начальство жены видел ее глазами. Естественно, осуждал и заочно не любил, не разбираясь в том, где правда, а где ложь. Столкнувшись с Еленой Ивановной на рынке либо в магазине вежливо здоровался, но поспешно отводил глаза: чувств своих скрывать не умел. Но та была с ним ласкова - все-таки, сотрудник милиции. Хотя в N и считают Завьялова тихим и безобидным, но, как говорится, в тихом омуте черти водятся. О его дружбе с Гораниным весь город знает, а Горанин может все, везде у него схвачено. И Машу Елена Ивановна из больницы откровенно не выживала, несмотря на конфликт. Выходит, и здесь все прикрывала широкая спина Германа.