«Что за отвратительная, гнусная, мерзостная история!» — возмущённо подумал Джек. Мало было Торгриму забрать у Торгиль мать. Так нет, он еще потребовал то единственное существо, что выказывало девочке любовь и заботу. А сам на дочь и не глядел, отшвырнул ее от себя словно старый башмак. Джек прикусил язык и некоторое время усилием воли вынуждал себя молчать. Потому что боялся — сейчас как ляпнет какую-нибудь глупость, тут-то Злой Олаф и проявится!
У реки паслись еще лоси. Им ничего не угрожало — хотя сами лоси об этом не догадывались. Они то и дело поднимали головы и пугливо озирались по сторонам. Может, кровь чуяли…
— Я тотчас же дал Торгиль свободу, — проговорил Олаф, нарушая затянувшееся молчание. — Это всего три года назад было, так что она хорошо помнит, какою это — быть рабыней.
Джек потеребил рабское кольцо на шее, ощупал царапины от тетеревиных когтей.
На самом деле, мне следовало снять это с тебя, прежде чем пускаться в путь, — промолвил Олаф, от чьего внимания ничего не ускользало. — Я приказал Грязным Штанам надеть на тебя ошейник ради твоей же безопасности.
Джек удивленно вскинул глаза.
— Король вправе распорядиться свободным скальдом по собственному усмотрению. А вот для того, чтобы отобрать раба, ему пришлось бы иметь дело со мной.
— К слову сказать, я вовсе не собирался посылать тебя чистить свинарник. Это Свиное Рыло сам додумался…
— Вот уж не думал, что тебе известно и это, — отозвался Джек.
— О, у Хейди есть способы выведывать то, что ей угодно знать. Если бы ты пожаловался мне, я бы убил провинившихся рабов. Но раз ты не пожаловался, я их не тронул. С твоей стороны очень благородно не мстить низшим — Олаф встал, помог Джеку поднять тетерева, вскинул на плечи своего собственного. И зашагал вперед, даже не оборачиваясь, чтобы проверить, идет за ним мальчик или нет.
А Джек от похвалы Олафа себя не помнил от счастья. «Благородно не мстить низшим». Значит, он, Джек, высший. Великан вовсе не считает его рабом, нет! В первый раз мальчик подумал о предстоящем походе с воодушевлением. Они — трое воинов, отправившихся на опасное приключение, что сулит и славу, и честь. Они — равные. И слава их — бессмертна
Глава 27
Завал
На обратном пути Олаф вспугнул еще одного тетерева, так что мяса у них теперь было хоть отбавляй. На поросшей травою полянке великан развел второй костер — жарить дичь,
— Там, где спишь, лучше, чтобы мясом не пахло, — сказал он, не объясняя, впрочем, почему.
Джек ощипал трех гигантских птиц, а Олаф тем временем остругал палочки для жарки и смастерил для них подпорки. Торгиль же сидела сложа руки. Как только Джек очистил от перьев первую тушку, Олаф перебросил ее Торгиль.
— Пойди выпотроши, — велел он.
— Я рабьей работой не занимаюсь, — фыркнула девочка. Олаф ухватил ее за лодыжки и перевернул вниз головой.
— Ты еще с приключениями дела не имела и правил не знаешь, — объяснил он, не обращая внимания на негодующие вопли Торгиль. — Все участники похода выполняют любую работу, в том числе и самую грязную. Даже Тор занимался стряпней, когда его спутники были заняты. Ясно?
Лицо Торгиль побагровело от прихлынувшей крови.
— Ясно, — выдохнула она. Великан опустил ее на землю. Девочка яростно принялась потрошить птицу, разбрызгивая кровь и потроха по одежде.
— А вот чего Тор никогда не стал бы делать, — обронил Олаф, — так это приманивать к себе волков, пропитавшись запахом тетерева. — Торгиль, точно не слыша, продолжала трудиться над тушкой.
Наконец все три птицы зашкворчали на огне. Джек пошел к ручью помыться; Олаф последовал его примеру. А вот Торгиль — нет. Девчонка словно вознамерилась испортить жизнь всем вокруг; и по мере того, как день клонился к вечеру, от одежды ее потянуло душком. И всё же обед получился роскошный. Мяса хватило на всех, и с избытком, включая Отважное Сердце — тот склевал остатки с костей.
Когда все насытились, Олаф убрал недоеденную еду в мешок, а Джек вскарабкался на дерево и припрятал остатки. Затем все вернулись в пещерку, и Олаф начертил на земле поле для игры в «Волков и Овец»; вместо фишек в ход пошли ягоды можжевельника. Несколько раз победа оставалась за Торгиль. Выиграв, она принималась шумно ликовать, без конца повторяя, что обставить таких тупоумных противников — дело нехитрое. Победитель из нее был пренеприятный, а уж проигрывать она и вовсе не умела.