ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Мода на невинность

Изумительно, волнительно, волшебно! Нет слов, одни эмоции. >>>>>

Слепая страсть

Лёгкий, бездумный, без интриг, довольно предсказуемый. Стать не интересно. -5 >>>>>

Жажда золота

Очень понравился роман!!!! Никаких тупых героинь и самодовольных, напыщенных героев! Реально,... >>>>>

Невеста по завещанию

Бред сивой кобылы. Я поначалу не поняла, что за храмы, жрецы, странные пояснения про одежду, намеки на средневековье... >>>>>

Лик огня

Бредовый бред. С каждым разом серия всё тухлее. -5 >>>>>




  245  

Кугельский сиял и не мог скрыть сияния. Он лучился. Он за руку поздоровался с вахтером, был любезен с курьером. Еремеев, зайдя в их комнату, сказал ободрительно: «Ничего, ничего». Настроение, как всегда, несколько испортил Барцев, сказав с непонятной интонацией:

— Ну вот, Кугельский, теперь вам подарят часы.

— Какие часы? — опешил счастливый Кугельский.

— Какие-какие, именные. Обычно часы дарят, пистолет потом.

— А, — разулыбался Кугельский. — Так это я же не по заданию, Барцев. Что вы. Это я сам захотел, так сказать, взять под ноготь…

— Ну, если сами, — протянул Барцев. — Если сами, тогда сразу пистолет.

Это была, конечно, шутка неприятная, но на фоне большого успеха незаметная. Барцев не находит себе места во времени, вот в чем была штука, а Кугельский нашел, он был теперь санитар общего нашего леса, и особенно было приятно, что Галицкий теперь, конечно, узнает место. Он приползет, и Кугельский, может быть, помилует. Хотя вряд ли он теперь приползет — только эта мысль и омрачала праздник.

Все уже разошлись, а Кугельский сидел в редакции, ожидая, когда можно будет идти встречать псковитянку Полли. Они договорились на ночной каток, шикарно освещенный, на ипподроме Семеновского плаца. Зима была сурова, каток в двадцать шестом не таял до середины апреля. Там играл духовой оркестр, причем в барабан ударял огромный негр, Бог весть как занесенный судьбой в Ленинград. Барабан у него как-то особенно ахал и бухал, что вы хотите, тамтамная культура. Полли назначила Кугельскому встречу в восемь вечера, у входа, а до того он сидел в редакции и перечитывал свой фельетон. Что-то победительное было в нем, какая-то поступь.

Вдруг в дверях послышался слабый шорох, и на пороге показался невысокий, крепкий желтолицый человек со шрамом. Кугельский хорошо разглядел шрам — посетитель был похож на героя гражданской, бывшего кавалериста.

— Вы к кому, товарищ? — любезно спросил Кугельский. Никакой опасности он не предчувствовал — в «Красную не пропускали» абы кого.

— А к вам, — спокойно сказал бывший кавалерист.

— По какому делу? — бодро спросил Кугельский. Наверняка из-за фельетона. Сейчас расскажут еще что-нибудь столь же фактажное, и пойдет карьера.

— Да по вашему ж запросу, — отвечал посетитель. — Вы же тут, насколько я помню, интересовались узнать, куда смотрит начальство товарища Галицкого?

— Да-да, — насторожившись, кивнул Кугельский. Столь быстрая реакция начальства товарища Галицкого не входила в его планы. — Но вам, может быть, лучше с утра… с товарищем Еремеевым?

— Отчего же, — улыбнулся кавалерист, но улыбнулся нехорошо. — Ведь это вы хотели узнать, куда оно смотрит, верно? Ну так взгляните.

Кугельский взглянул и ослеп навеки.

3

Приговоры по делу ленинградского масонского центра выносились без суда, Особым совещанием при коллегии ОГПУ — как и по всем иным делам, касавшимся государственной безопасности. Но выносились вяло и разочарованно, без азарта.

Если б Остромов был Учителем и кем там еще, и если бы за ним стоял реальный Запад, и если бы он в самом деле что-то умел, — ему бы, может, не вынесли вовсе никакого приговора, а взяли бы в разработку, использовали на стройках социализма или в крайнем случае для завлечения новых масонов, которых можно было бы брать за антисоветские разговоры в тайном кружке. Но Остромов обманул чаяния, оказавшись банальным жуликом с уголовным прошлым, в котором путался сам; он быстро понял, что посягательства на сакральность — неважно, партийную ли, церковную, — караются этой властью строже, чем обычное жульничество, ибо она сакральна в собственных глазах. Все пять месяцев следствия он так убедительно изображал дурака-шарлатана, что и сам уже почти верил.

Этого разочарования было бы довольно, чтобы вкатить ему по полной, но вкатывать не позволяло ленинградское чувство субординации. Если он был совсем уж жулик, и полный, так сказать, идиот, то как же мог товарищ Огранов взять его в разработку? Товарищ Огранов, правда, был теперь уж не тот, и под ним шаталось, и ползли разговоры, что его большого друга и покровителя товарища Троцкого очень просто могут попросить из Политбюро; товарищ Огранов, конечно, уже три раза отмежевался и два — отрекся, за что его на июньском пленуме уже прозвали так метко «нашим недопетром», и это привязалось, как привязывались все тогдашние клички — сначала звучавшие свойски, почти ласково, а потом, в предрасстрельных статьях, как клеймо: этот презренный недопетр… Но до июньского пленума еще было три месяца, а до предрасстрельных статей одиннадцать лет, и Огранов пока сидел крепко. Больше того — год спустя ему, нашему недопетру, дали орден Красного знамени, потому что партия не наказывает твердых работников за чужие ошибки. Ведь не мог же, товарищи, наш недопетр (смех в зале) знать в 1924 году, что товарищ Троцкий совершит грубейшие ошибки в 1926 году? (оживление в зале). Этого никто не может знать, товарищи, кроме тех, кто видит будущее, то есть, так сказать, пророков и провидцев (смех, оживление). Товарищ Огранов занимался у нас одно время пророками и провидцами и многих из них вывел на чистую воду, но пророческого дара у них, так сказать, не набрался (оживление в зале). Можем ли мы за это упрекнуть товарища Огранова, который боролся с пророками вместо того, чтобы у них учиться? Нет, товарищи! Товарищ Огранов не пророк, потому что он большевик (аплодисменты), и мы не можем поставить ему в вину отсутствие у него третьего глаза (смех, аплодисменты).

  245